После Чернобыля села вымерли
После Чернобыльской аварии прошло тридцать лет, но ее тень по-прежнему нависает над Белоруссией. Она пострадала, как ни одна другая страна: 70% радиоактивных осадков выпали над белорусской территорией, каждый пятый житель вдруг оказался на отравленной земле. Целые деревни зарывали в землю, чтобы не дать людям вернуться туда. Катастрофа уничтожила крестьянскую культуру.
Надо искать яблони. Где яблони — там были дома. Теперь они похоронены под толщей земли, они поросли орешником и недавно высаженными соснами. Единственное, что еще стоит прямо в этой бывшей деревне — покрашенный серебристой краской памятник советскому солдату, несущий караул на въезде, как абсурдный символ того прошлого, что ныне покоится под сухими прошлогодними листьями и молодыми сосенками.
Иногда видны небольшие холмы. Это захороненные остатки домов, или, как их называют в здешних местах, хуторов — белорусских крестьянских изб с просторным крыльцом, разбитыми лестницами и резными оконными рамами.
Пытаюсь представить себе, как все это выглядело прежде. Избы, амбары, скотные дворы. Песчаная деревенская дорога, которая приводит на кладбище в отдалении. Могилы никуда не делись, и жители Старинки по-прежнему собираются на кладбище каждый год в начале мая, чтобы отпраздновать Радуницу, православный праздник, когда люди чествуют умерших близких трапезой у могил. Иногда даже поют и пляшут. Бывают и драки. В этом краю отношение к предкам и их земле прямолинейно и недвусмысленно. Считается, что и у земли, и у деревьев есть душа. Бросить их — все равно что бросить человека. Не говоря о том, чтобы захоронить.
«Хочу рассказать, как прощалась с нашим домом моя бабушка. Она поклонилась сараю. Обошла и поклонилась каждой яблоньке. А дедушка, когда мы уходили, снял шапку…» (Светлана Алексиевич, «Чернобыльская молитва»).
В сотнях белорусских деревень старое крестьянское общество сохранялось вплоть до 1980-х годов, несмотря на насильственную коллективизацию. Многие никогда не покидали родного дома, а среди стариков нередко встречались неграмотные. 26 апреля 1986 года это архаичное общество швырнули в атомную эпоху, когда в 200 километрах отсюда взорвалась Чернобыльская АЭС. Дул северный ветер, и 70% радиоактивных осадков выпали над Белоруссией, страной, в которой живут немногим более десяти миллионов человек. Осадки затронули более двух миллионов жителей, а более 20% территории страны оказались заражены. Никакая страна не пострадала от Чернобыльской аварии так, как Белоруссия.
Мы находимся в захороненной деревне Старинка, оборудование — так называемые дозиметры — показывает 3,2 микрозиверт в час. Для сравнения, в Японии после Фукусимской аварии люди эвакуировались из всех областей, где радиация достигала 3,8 микрозиверт в час. В Швеции нормальным радиационным фоном считаются 0,1-0,3 микрозиверт в час. В Белоруссии обычный уровень — 0,2-0,4 микрозиверт, согласно путеводителю.
Старинка находится в так называемой «зоне», то есть 600-километровой области, попавшей в радиус радиоактивных осадков после Чернобыльской катастрофы. Большая часть зоны находится на территории Белоруссии. Всего захоронены 70 деревень.
Область поделена, в свою очередь, на несколько зон, которые на карте выглядят, как лоскутное одеяло. В той ее части, что закрашена красным, вообще нельзя находиться из-за очень высокого радиационного фона. В средней части фон достаточно высок, чтобы там не рекомендовалось жить, но многие все равно вернулись. Третью зону власти объявили безопасной, несмотря на то, что радиационный фон и там повышен. Считается, что специальные учреждения следят за ситуацией. В четвертой и самой дальней зоне показатели радиоактивности превышены лишь слегка.
«В войну погиб каждый четвертый белорус, сегодня каждый пятый живет на зараженной земле» (Светлана Алексиевич, «Чернобыльская молитва»).
Вскоре после катастрофы тысячи эвакуированных предпочли вернуться в зону. Они просто не могли бросить свои дома и деревни. Среди тех, кто с самого начала отказался уезжать — 63-летняя Нина Перевалова, с которой мы встретились в покинутой деревне Дубна. Как и многие другие пожилые люди, оставшиеся в опустевших деревнях, она считает, что в эвакуации не было необходимости.