Новости политика Россия - iCity.life Тула

Чешский генерал Петр Павел был избран коллегами, главами генштабов 28 стран-членов Североатлантического альянса, на пост председателя Военного комитета НАТО, который занимает с июня прошлого года. 4 мая он дал интервью Le Monde в Париже.

Le Monde: В начале июля в Варшаве состоится непростой саммит НАТО. Одни союзники намереваются настоять на значимости угрозы России с востока, другие — на террористической угрозе с юга. Какими будут приоритетные темы?

Петр Павел: Для альянса существуют две главных угрозы. Первая касается соперничества с Россией, ее авторитарного и иногда агрессивного поведения. Нам нужно сформулировать стратегию по отношению к России на самом высоком политическом уровне. Этот стратегический подход будет опираться на военные ресурсы с двумя основными направлениями действий: сдерживание и оборона (при неэффективности первого).

Вторая угроза, с юга, касается негосударственных образований, то есть терроризма, экстремизма и миграции. Она требует совершенно иного подхода. Мы определили общие рамки, но пока еще не выработали детали ответа на нее.  

С одной лишь военной точки зрения восточная угроза серьезнее, потому что возможности России, включая широкий военный арсенал, могут потенциально представлять экзистенциональную угрозу. Однако с намерениями тут все довольно туманно. Не думаю, что Россия хочет вступить в традиционный или ядерный конфликт с НАТО.

Южная угроза не так опасна, но носит более экстренный характер. Кроме того, мы не можем сдержать ее военными средствами или построить стену и думать, что благодаря ей сможем вести спокойную жизнь в Европе. Нужно стабилизировать кризисные регионы, а это будет долгим процессом.
 
— Каковы итоги российской военной активности у границ НАТО, учитывая, что с начала 2015 года вы зарегистрировали более 400 инцидентов?

— Наземного вторжения на территорию НАТО не было, но Россия наращивает активность в международных водах и воздушном пространстве. Проникновений было множество, и их число постоянно растет. Это касается российской военной активности в целом и в частности относится к дальней авиации: российские стратегические бомбардировщики были в северных регионах, в Арктике, Норвегии, долетали даже до Ла-Манша и Европы. Все это призвано продемонстрировать мощь России. Она словно говорит: «Мы делаем, потому что можем». 

— Все эти провокации следует рассматривать в одной перспективе?

— Некоторые нарушения воздушного пространства являются незначительными и не представляют ни для кого угрозы. Главная опасность в том, что если российские самолеты летят без транспондера, они создают угрозу для безопасности гражданских рейсов. Однако существуют и преднамеренные провокации, как было в Балтийском и Черном морях, где российские истребители пролетали над судами на малых высотах, изображая атакующий маневр. Потенциально это очень опасно, потому что если командир корабля ощутит угрозу, он может задействовать средства самообороны и создать инцидент с эффектом домино, который будет уже крайне сложно остановить. Мы пытаемся обсудить с Россией меры прозрачности, чтобы этого не произошло.

— Поддерживаете ли вы контакт с российским коллегой на военном уровне?

— Дипломаты скажут вам, что каналы связи открыты, хотя сотрудничество было приостановлено после аннексии Крыма. На практике мне ни разу не удалось побеседовать с генералом Валерием Герасимовым, хотя я пытался сделать это, по меньшей мере, четыре раза. Россия предпочитает двусторонние контакты. Она говорит с американцами, британцами, французами, немцами. Это позволяет ей вести беседу с равных позиций. Диалог с НАТО не отвечает ее стратегическим интересам. Если ее цель — дискредитировать НАТО, зачем продвигать дискуссию с ним как с институтом?

— Готово ли НАТО к сценариям эскалации?

— В 2014 году мы видели, как Россия применила на Украине то, что мы называем «гибридной войной». По российской военной доктрине 2010 года мы все находимся в состоянии войны с применением средств, которые могут варьироваться от пропаганды до солдат без опознавательных знаков, от кибератак до обыкновенного или даже ядерного оружия. Это не открытая война, а новый способ борьбы. 

Стоит ждать, что Россия будет действовать по схожему сценарию в странах с большим русским меньшинством. Владимир Путин сказал, что оставляет за собой право защищать их, где бы они ни находились. Если это будет отвечать политическим целям, он без колебаний задействует военные средства.

Таким образом, нам нужно быть готовыми к любым возможностям. Мы готовим наши войска к сценариям вроде того, что было на востоке Украины, а прибалтийские государства находятся на первой линии этих угроз. Мы готовим план обороны региона, который будет окончательно доработан и принят на саммите в Варшаве. Будут и другие планы для прочих граничащих с Россией регионов.

— С какими средствами?

— Мы скорректировали подготовку войск в соответствии с новыми сценариями, приняли стратегию противодействия гибридной войне и кибератакам при координации с Европейским Союзом. Опасность в том, что Россия намеренно держит всю свою деятельность ниже порога срабатывания статьи 5 [нападение на страну-члена НАТО ведет за собой солидарный ответ всех остальных]: России известно, что ее действия порождают смятение и неопределенность на наших дискуссиях в Брюсселе. Мы осознаем эту опасность. Именно поэтому мы прилагаем такие усилия, чтобы четко продемонстрировать нашу решительную готовность защитить союзников, даже в случае вторжений меньшего масштаба.

— Стоит ли удовлетворить требование поляков и прибалтов о размещении сил на востоке на постоянной основе?

— Сейчас это одна из самых чувствительных тем. Нет сомнения, что угроза для этих стран возрастает. А через них это касается и НАТО, которому нужно сделать больше. Эти союзники обеспокоены также ростом российских возможностей в плане противовоздушной обороны и закрытия воздушного пространства. Эти средства могут быть размещены на земле и на море, предоставляют своеобразный зонтик российским силам и могут ограничить нашу свободу перемещения, потому что частично накрывают и нашу территорию.

В то же время все это не означает, что эти средства носят наступательный характер. А мы не находимся в состоянии позиционной войны с выстроившимися друг напротив друга войсками. Речь идет о гибкой войне со множеством задействованных средств. Нам необходимо сбалансировать присутствие на востоке Альянса прочими оборонительными средствами, наш ответ должен быть оборонительным и сбалансированным. Скопление сил у границ не соответствует нашим задачам. Не нужно начинать гонку вооружений с Россией. Она должна понимать, что НАТО не допустит каких-либо агрессивных действий против этих членов альянса, но в то же время сохраняет открытость к диалогу. 

— Новые силы быстрого реагирования НАТО заслуживают доверия?

— Эти силы не задумывались как инструмент сдерживания. Это лишь один из инструментов в нашем арсенале. Сдерживание опирается на основные вооруженные силы государств, хорошую подготовку, эффективный процесс принятия решений, запасы оружия и средств транспортировки войск. Наконец, на экономику и политику.

— Какие варианты есть на юге относительно Исламского государства, в частности в Ливии?

— Хотя в настоящий момент мы говорим главным образом об Ираке, Сирии и Ливии, мы не связываем южную угрозу с какими-либо конкретными странами. Нам нужна региональная перспектива. Чем больше мы усиливаем давление в Сирии, тем активнее наши противники расширяют свое поле деятельности в Ливии и Тунисе. Возможно, мы окажемся в ситуации, когда вмешательство будет только в Ливии, но нам необходимо понимать, что любые действия неизменно затронут Египет и Тунис.

Кроме того, мы не можем решить проблемы на юге военной силой. Одного лишь вмешательства недостаточно. Мы извлекли этот урок из Ирака и Ливии. Нам следует думать о целом пакете мер, от военных действий, которые приносят минимум безопасности, до строительства новых государств. Поэтому действовать без ЕС не получится. Любое вмешательство должно быть предметом четкого мандата, подготовлено, как в военном, так и политическом плане. Если нам нечего предложить кроме военных мер, лучше сразу отказаться. 

— Как нам следовало бы поступить в 2011 году?

— Военный план был эффективным. С его помощью удалось достигнуть поставленных задач в короткие сроки. Однако за ним не последовал политический план. Не было альтернативы Каддафи, никого, кто мог бы взять в руки страну. В результате получился полный хаос, последствия которого сегодня отражаются на нас. На нас лежит ответственность, но нам сегодня нужно найти способ действовать без оружия. Если мы решим провести вмешательство большими силами НАТО, то принесем больше вреда, чем пользы.

— Какие есть варианты?

— НАТО может дать то, что умеет делать: обеспечить безопасность морских и наземных границ, наладить содействие безопасности и стабильности. Если обстановка позволит, миссия будет сосредоточена на подготовке и формировании ливийских вооруженных сил. В противном случае она будет нацелена на защиту других сил, в частности сил ЕС, которому мы окажем содействие в обеспечении безопасности и развития. Самое важное — это восстановление экономики. 

— Может ли НАТО как западный альянс быть более заметным на Ближнем Востоке?

— Заметность, безусловно, представляет собой проблему для «бренда» НАТО в регионе. Если мы сосредотачиваемся на результате, а не характере процесса, нам хватит ума не слишком привлекать внимание к бренду НАТО.

Кроме того, вовсе не обязательно действовать повсюду. Нужен глобальный план кампании, а затем индивидуальный «пакет» мер для каждой страны региона: военные силы там, средства внутренней безопасности тут, развитие экономики в других. В зависимости от страны мы будем ставить на первое место флаг НАТО, ЕС или же какой-то отдельной страны-партнера или союзника.

Так, например, если Великобритания возьмет на себя лидерство в Иордании, к миссии присоединятся другие союзники. В Ливии сотрудничество могут обеспечить Италия и Франция: первая — с ЕС, вторая — с НАТО. В Тунисе содействие в тех же областях предлагают четыре или пять стран: НАТО и ЕС там присутствуют, но сотрудничества нет, что снижает эффективность работы. 

— Есть ли у НАТО возможности для осуществления своих планов?

— Главный вопрос касается оборонных бюджетов. Союзников просят увеличить их до 2% ВВП. В Варшаве будет обсуждаться, как можно уравновесить вклад американцев и европейцев. США обеспечивают 75% финансов альянса, что не может продолжаться в будущем. Этим аргументом воспользовался даже Дональд Трамп, чтобы поляризовать дискуссию. Европейцам нужно сделать больше, прийти к балансу в 50/50, а не 75/25.

Американцы сегодня берут на себя все стратегические средства: транспорт, разведку, связь, логистику. Как показал пример Афганистана, мы настолько зависим от американцев, что если они решат отозвать свою технику, это фактически означает конец всей операции. Они практически полностью обеспечивают средства ПВО и ПРО и вносят огромный вклад в разведку, где ресурсов одних лишь британцев, французов и немцев совершенно недостаточно.

Позитивный сдвиг есть. Практически все страны остановили сокращения военных бюджетов, а 16 даже увеличили их. Тем не менее при сравнении графиков ВВП и оборонных бюджетов всегда просматривается дельта, несмотря на обострение ситуации с безопасностью. Это означает, что мы в Европе еще недостаточно серьезно относимся к этой ситуации.