Новости культура Россия - iCity.life Тула

Когда в прошлом году, незадолго до своего 81-го дня рождения Кира Муратова сделала почти сенсационное заявление о том, что хочет распрощаться со своей режиссерской карьерой и больше не будет снимать кино, многие были уверены, что она еще передумает. Однако когда мы позвонили Кире Георгиевне и спросили о завершении карьеры, она своим фирменным голосом, наполненным нотками невозмутимого спокойствия, сказала: «Думаю, что на этом я должна поставить точку и умолкнуть. Больше, наверное, я не имею что сказать ни самой себе, ни кому-либо».

Она никогда не снимала кино для всех. «Короткие встречи», «Настройщик», «Мелодия для шарманки», «Вечное возвращение» — вряд ли эти картины можно представить себе в штатном расписании современных кинотеатров под чипсы и попкорн. Ее ленты заставляют задуматься о будущем и о смысле жизни, поэтому считается, что посмотреть их должен каждый уважающий себя человек, независимо от возраста и социального статуса. Сегодня известная одесситка живет в своей большой квартире со своим мужем и кошками отшельницей, не любит ходить в гости, не жалует застолья и считает, что это связано не только с ее здоровьем — она потеряла интерес к публичности. Она активно следит за политическими событиями, но считает, что не во всем ей хватает мудрости и знаний разобраться, и сожалеет о том, что до сих пор не изучила Конституцию.

В интервью Муратова рассказала, в какой просьбе отказала советнику Саакашвили, какого премьер-министра хотела бы видеть на Украине и о тайной телеграмме от Олега Табакова.

«Гордон»: Кира Георгиевна, недавно в Одессе составляли рейтинг «100 самых успешных женщин Одесского региона», вы оказались на вершине этого списка. Представляют ли подобные мероприятия сегодня для вас какую-то ценность?

Кира Муратова: Спасибо! Но я даже не знала, мне не сообщали об этом, а может быть, просто не застали меня дома. Муж мой на операцию лег. Я отсутствовала много, была в больнице…

— А как вы живете сейчас? Повышение коммунальных платежей вас коснулось, как и простых людей, или для вас делают исключение? Все-таки немало сделали для этой страны…

— Касаются, как всякого человека. А что, я — не простой человек, что ли? Плачу, как простые люди, будучи простым человеком (смеется). Все мои заслуги в этом плане не оцениваются. Мне дают какую-то пенсию или стипендию как члену академии искусств, город еще $100 дает. У меня обычная пенсия и то, что слегка накопилось за время работы. Я, мой муж, мои внуки — непьющие, некурящие, а так все остальное у нас, как у всех.

А почему я должна думать, что власти мне должны? Я кто такая? Господь Бог или верховный судья, чтобы им говорить, что они должны? Наше государство так много должно многим людям! Пусть они подумают о том, чтобы не убивать никого, чтобы остановить все это — вот и все, что они должны для меня. Больше ничего! В последнее время я вообще затрудняюсь сказать, что же такое государство. Это какое-то количество людей, которые руководят? Вы слишком много мудрости от меня ждете…

— Но вы же согласны с тем, что люди вашего уровня за границей живут намного лучше?

— Значит, страна богатая. Еще же есть фактор — снимать фильмы, которые приносят зрительскую прибыль. А я не снимаю такие фильмы, не умею. Мои фильмы нравятся меньшинству. Я могу только обольщаться тем, что есть Моцарт, Бетховен, они всегда нравятся меньшинству, но существуют вечно. Вот это сравнение мне льстит. Пусть я нравлюсь меньшинству, но зато это всегдашнее меньшинство. А денег оно не приносит, поэтому говорить, что кто-то чего-то мне должен… Да ни фига!

И потом, я не пойму, а что мне, заплакать и сказать: «Дайте, пожалуйста, мне чего-нибудь больше, чем другим?» Или что? Я вообще никогда ничего не прошу. Я занималась тем, чем занималась, из любви к своей профессии и получала от этого колоссальное удовольствие. Даже в советское время, когда было столько мерзости, преследований, запретов, увольнений, дисквалификаций. Я могла все это бросить. Никто меня не заставлял. Я не была рабой в цепях, не приносила себя в жертву, не была героем, как это считается, не проявляла никакого мужества, просто делала то, что люблю. И что, я сейчас должна сказать: «Дайте мне больше гречки за это»? (смеется).

— Цены на продовольствие нынче зашкаливают. А на еде вы стали экономить? Отказываете себе в продуктах, которые стали просто не по карману?

— В какой-то степени, конечно. Но поскольку мы стараемся придерживаться диетического питания, то особо экономить и не нужно. Хотя курятину приходится есть, но надо было бы и это бросить.

— Многие из тех, кто наблюдает за событиями на Украине, все чаще говорят о том, что хотели бы уснуть летаргическим сном и проснуться в другой реальности. Вы как на все современные события смотрите?

— Никакой другой реальности я пока не предвижу. Не могу сказать, что я хочу уснуть. Есть вещи, которые меня пока интересуют, хотя я и не здорова. Меня интересует искусство, и я продолжаю его обожать. Это касается всякого искусства вообще — кино, литература, музыка, балет. Если я перестала быть в нем производителем, это не значит, что я перестала быть потребителем. И это доставляет мне удовольствие, блаженство! Я люблю своих близких, хочу им помогать. Это — любовь во всех ее видах. Я не хочу уснуть, потому что близкие во мне нуждаются.

— Уходить из жизни по собственной инициативе — это ведь еще и большой грех…

— Я не знаю, что такое грех. Не потому что меня Бог накажет за то плохое, что я делаю. А потому что у меня есть что-то такое внутри, как у большинства людей. Не обязательно верить во внешнего Бога.

— Недавно все православные люди отмечали Прощеное воскресенье и начало Великого поста. У вас не было желания попросить прощения у кого-то?

— Я — атеистка с младенчества, и это уже не изменишь, поэтому для меня это ничего не значит. Я не интересуюсь такими вещами. А почему именно в этот день? Красивые слова в Прощеное воскресенье? Если кто-то именно в этот день хочет попросить у кого-то прощения, хорошо, что хотя бы в этот день. А вообще хорошо бы и в другие дни. Но увидев этот всеобщий акт, когда все просят друг у друга прощения, я могла бы даже прослезиться от сочувствия и умиления. Но это не значит, что я именно в Прощеное воскресенье должна просить прощения. Очень хорошо, что есть этот праздник. Это что-то положительное, милое, приятное. Я тоже грешу и не замечаю, как и все люди, но для меня нет такого дня.

Вообще мои родители, в отличие от меня, были абсолютными подпольными коммунистами, а я в какой-то момент перестала им верить. У каждого своя судьба и жизнь. Я же не все время в Одессе жила, родилась вообще в Румынии. Я — такое беспрерывно перемещающееся лицо.

— Что подсказывает вам ваша житейская мудрость, каким видите будущее Украины?

— Что вам сказать, если я не верю в прогресс? Но хотела бы его иметь. Думаете, в глубине души или ума у меня есть что-то положительное и я это скажу? Напрасно надеетесь. Я не умею так. У меня очень пессимистический взгляд на вещи. Мне очень жаль, что он у меня такой. Перемены будут, но через год, через два — это очень быстро. Через пять, через десять — тоже. Может быть, станет хуже. Не знаю. И никто не знает, кто говорит, что знает. Просто говорят, но неубедительно. Бывает так, что и убедительно гипнотически скажут, что кажется, загипнотизировал — остроумием, обаянием, ходом мысли. Я не говорю просто так, точнее говорю, даже пытаюсь гипнотизировать свою кошку, и то не получается.

Я не могу говорить обо всем и делать вид, что я такая всезнайка. Не считаю себя мудрой, у меня есть определенный талант к определенной серии искусства… Для меня все так ясно, что то, что происходит, — это плохо, отвратительно, мерзко… Я до слез сочувствую борцам, которые могут этому посвятить себя и верят, что они победят, но сама я — не борец.

— А что именно плохого вы видите? Украину разделят на куски, она перестанет существовать как государство, как этого жаждет Россия?

— Ой, вот этого я не знаю. Я могу надеяться, что этого не будет. Со временем рухнет режим Путина. Так всегда случается в современной истории. Все цветет, расцветает, а потом нападают — и исчезают без особых следов. Я вообще пацифистка, против войны. Но если тебя по голове бьют, и ты должен отвечать… Я против того, чтобы люди убивали друг друга. Это не ново. Давно существует такое желание. Ничего не меняется. Происходит одно и тоже — убийство, но параллельно с этим, и меня всегда это удивляет, существует искусство, литература, какие-то рассуждения о добре и зле. И это все нормально. Я тоже всегда так думала, но когда это далеко было, ты иначе воспринимаешь, а когда стало рядом, меня прямо как ударило.

Я обожала Майдан, тогда он мне казался мирным и замечательным. Там не было убийств, а потом все пошло, как во всякой революции: все приходит к гильотине всегда.

— Многие украинцы надеялись и верили, что станут европейской страной, а похоже, оказались никому не нужны…

— Я вообще затрудняюсь сказать, что такое Евросоюз. Наслышана, но что для этого нужно, кроме преодоления коррупции? Там живет большая часть западных стран, и что от этого такого невероятного возникнет? Почему к этому нужно стремиться, а не к тому, чтобы кончилась война? Чтобы иметь шенгенскую визу или что? Меня это настолько косвенно касается, что я не умею об этом думать.

— Вы уже так давно живете в Одессе, что практически стали коренным жителем этого города. Верите, что с приходом Михаила Саакашвили жизнь в Южной Пальмире изменится в лучшую сторону?

— Сначала я как-то хорошо к нему отнеслась. Мне понравилось его обаяние, его успешность у себя в Грузии и вообще манеры его поведения. Я тоже считала, что посторонний человек — это хорошо: он свежим взглядом смотрит. Потом перестала до конца в это верить, хотя не усомнилась. Я все еще продолжаю в него верить. Но то ли ему многие устраивают препоны, то ли это какие-то непробиваемости…

Недавно посмотрела про него документальный фильм, который, вероятно, сняли его враги, как обычно это бывает. Хорошо сделали. Накопили против него массу материалов: какие-то пытки, насилие во время его правления. Правда это или нет, бог весть. Может, это все клевета, а может, так и есть. Я считаю, что он сильный, интересный человек. А удастся ему что-то сделать или не удастся, не знаю, пока я ему сочувствую.

— Вы видели перепалку Саакашвили с Аваковым? Что о ней думаете?

— Да, видела, с подражанием Жириновскому. Он тоже поливал своего оппонента, только соком. Мы свечку не держали, как там было на самом деле. Не берусь предположить, про кого из политиков можно сказать что-то абсолютно достоверное. Если можно верить, что это дело идет к лучшему, то я хочу верить. Я всегда стараюсь сначала верить, а потом сомневаться или кого-то жалеть.

— А с Саакашвили лично общались?

— Нет, никогда. Но отношусь к нему пока хорошо. Говорю «пока», потому что все пока замедляется и перестает быть на сто процентов убедительным, но это ведь ничего не значит. Я общалась с советником Саакашвили Сашей Боровиком, который ему помогал. Я сейчас даже не знаю, где он, но он, когда приехал, почему-то решил, что я захочу или смогу восстановить Одесскую киностудию. У него было такое желание. Это касалось административной деятельности. Если я почувствовала себя нездоровой снимать кино как режиссер, какое у меня могло возникнуть желание заниматься финансовой, административной деятельностью в восстановлении киностудии? Мне это показалось невероятным, и я отказалась, потому что никогда не любила этим заниматься. Я для себя не умела добыть деньги, могла только снимать фильмы.

— Видите ли вы в ком-то из сегодняшних политиков крепких лидеров, которые могли бы достойно править Украиной и сделать что-то хорошее?

— Я не смогу сказать, что я верю всему тому, что вижу. Раньше мне очень нравился покойный Егор Гайдар. Он умный очень был. Я считаю, что страной должны править бескорыстные люди и разбирающиеся в экономике. Иногда они бывают плохими людьми, но они разбираются в экономике. Если у них есть специфическое тщеславие сделать страну успешной, то при таком таланте пусть они будут эгоисты или тщеславны. Я могу их поддержать, но это в том случае, если они не пытают никого и не убивают.

— Вместо Арсения Яценюка на кресло премьер-министра предлагали нескольких кандидатов. Самым реальным называли бывшую гражданку США, которая по указу Петра Порошенко получила украинское гражданство, нынешнего министра финансов Наталью Яресько. Правда, пока она отклонила предложение. Как относитесь к ее кандидатуре?

— Понятия не имею, что она собой представляет. Может быть, она замечательная. Ну, она же тоже живой человек. Если большинство считает, что она разбирается… Раз она жила в Америке, так что, там все хорошие? Главное — разбираться в экономике, потому что страны от этого процветают или не процветают. Я читала Гайдара и понимала, что он в этом разбирался, это было для него страстью, которая затмевала в нем другие, может быть, личные стремления к обогащению…

Вот Виктор Шендерович последовательно и остроумно критикует Владимира Путина, говорит о том, что лишь бы были правильные законы, и они соблюдались, а если они не соблюдаются, демократия — тоже нехорошо, но это наименьшее из зол. Я смотрю RTVi, «Эхо Москвы», есть такой политолог Константин Ремчуков, который действительно очень хорошо понимает экономику. Я же ее не понимаю, как не понимаю высшую математику, но что, я буду говорить, что я ее понимаю? Я не обо всем на свете имею мнение. Как говорят: «Скажите ваше мнение». А у меня нет мнения, потому что я не разбираюсь, зачем же мне делать вид?

— Но о событиях в Одессе, в Доме профсоюзов, которые произошли почти два года назад сейчас предпочитают не говорить, с чисто человеческой точки зрения, вы же не могли не иметь своего мнения?

— Не надо было стрелять, я же говорила, что я — пацифист. А расследовать, конечно, нужно. Значит, есть какие-то злыдни, заинтересованные лица, которые хотят замазать, скрыть и утаить. Мне кажется, это само собой разумеется, что преступления должны расследоваться. А еще лучше их не совершать вообще. Но кто-то же в этом виноват? Я даже не знаю, кого лично в этом обвинить.Я всегда недостаточно интересовалась законами, даже конституцию не знаю. Конечно, это ужасно. Но настолько пессимистично все выглядит. Бывают моменты, вот как Майдан, когда казалось, что вдруг что-то поменяется. Но это с каждой революцией так: вначале это кажется каким-то всплеском замечательным, а потом все начинает скатываться в другую сторону, загрязняться, искривляться…

— Вы многие свои картины снимали в Крыму. Как думаете, полуостров вернется когда-нибудь в состав Украины?

— В данный момент, судя по той ситуации, которая сейчас там происходит, думаю, что нет, но вдруг может что-то произойти противоположное — развалится Россия и что-то случится… Я бы поставила на Крыме отрицательный знак и перестала об этом даже думать. Не в этом дело, важно, чтобы не воевали. Так я думаю сейчас, но что подумаю, когда изменится внешняя ситуация, не знаю.

— Как относитесь к такому проявлению патриотизма, когда красят скамейки, заборы в цвет украинского флага, носят вышиванки, дублируют фильмы, а артисты, которые всю жизнь пели на русском языке, записывают песни на украинском? Это от души или в угоду власти и времени?

— Ну, это совсем глупости. Дураков вообще-то больше, чем умных. Ум будет просачиваться по мере сил, что-то завоевывать, какие-то маленькие территории, но победить… Как может ум победить глупость вообще?

Вот если не будут преподавать русский язык в школах, то это уже глупость. Надо идти навстречу меньшинству, но меньшинство все равно не слушает. Русский язык все время находится в полузапрещенном положении. Все официальные бумаги должны быть на украинском. Это нормально для Украины. Она слишком долго терпела обратное, я понимаю, как образовалось это мышление, как оно существует, что его питает. Там не только злоба, но и длительное угнетение.

Сама я вообще по-русски говорю и на этом языке воспитана. Украинского языка я не знаю так, чтобы на нем снимать кино. Так сложилось, что живя на Украине, я не выучила язык. Но когда случались перегибы, они и сейчас есть, когда говорят, что не надо русского языка, фильмов на русском… И не то что снимать, а вот пришел фильм на русском языке, его все понимают, но все равно его нужно дублировать, мол, не надо нам вообще ничего русского, пускай не будет, уничтожим…

Это прямо могло коснуться меня, хотя мне лично разрешали снимать на русском, но многим коллегам-режиссерам говорили: «Давайте по-украински снимайте». «Да я не очень его знаю, не могу». «Ну и не надо, тогда не делайте ничего», — отвечали им. Я считала, что это неправильно, но в тоже время правильно для Украины. Я понимаю прибалтийские народы, их перегибы, тот длительный страх и ужас угнетения породил в них такое ответное, неправильное, но объяснимое движение.

— Человеческие отношения устроены так, что пока людей связывает какое-то общее дело, они общаются, когда его нет, расстаются. Актеры и режиссеры, с которыми вы раньше много работали, стали отдаляться от вас сейчас?

— Почему? Мы общаемся. Есть сценаристка Наташа Рязанцева, мы работали вместе. Актриса Нина Русланова, которую я снимала.

— А Рената Литвинова не звонит?

— Звонит. Но в последнее время у нас замедлилось общение. Я не люблю личное общение вообще. Вот просят интервью у меня, а я терпеть не могу. По телефону еще могу, а чтобы лично разговаривать — с меня хватит. Мне это никогда не было интересно. Я втягивалась, имела какую-то корысть, думала, что если много давать интервью или встречаться со зрителями, то это как-то обеспечит мне финансовую помощь в постановке фильмов. Ничего подобного. Режиссер вообще втягивается. Вот приходит актер, ты видишь, что он не подходит на роль, на которую претендует, начинаешь с ним разговаривать и думаешь: «А может быть, его можно использовать как-то иначе, в каком-то эпизоде, или он сам по себе создаст тебе интересный эпизод?», и ты с ним разговариваешь, чувствуешь увлечение разговором. В интервью я могу разговаривать, и в тот момент мне может быть интересно, но как только интервью закончилось, я думаю: «Боже мой, как хорошо, что оно кончилось, больше не буду соглашаться!» На самом деле мне это не нужно. Ну а сейчас, когда мне это совсем не нужно и я не могу надеяться на какую-то пользу для моего ремесла, которым я больше не хочу и не могу заниматься, то это желание совсем иссякло.

А вообще артистическая сфера такая, что тот, кто не пьет, не особо общается. Я всегда была непьющим человеком. Мой организм такой. С некоторыми я общаюсь, но с очень малым количеством. У меня есть такой недостаток или свойство. Моя профессия была очень общительная. Я так много общалась, что всем казалось, что я — очень общительный человек. На самом деле я гораздо больше склонна к аутизму. Я сейчас веду абсолютно отшельнический образ жизни, занимаюсь потреблением искусства, хозяйством и близкими.

Я не хожу в гости, если кто-то ко мне приходит, рада, но сама не люблю ходить к другим. Не люблю застолья, тусовки… Конечно, я не стою на столбе. Есть разные степени отшельничества. Кто-то когда-то жил в пещере… За этим интересно было бы понаблюдать. Но сама я не люблю без особой причины поехать на что-то посмотреть. Отчасти это связано со здоровьем, но не только, у меня просто нет тяги. Я — не очень интересный в этом плане человек. Есть люди, которые уходят из своей профессии, но продолжают вещать, рассказывать, как нужно жить. Я абсолютно противоположное существо. Я думаю, то, что я сделала, — это есть в моих фильмах. И на этом я должна поставить точку и умолкнуть. Больше, наверное, я не имею, что сказать, ни себе, ни кому-либо. Должно возникнуть что-то внутри.

— Если видите хорошее кино, ничего не екает в груди, что, может, рано себя списывать на покой и еще что-то стоит сделать?

— При чем здесь чужое кино? Это же не оттуда идет. Механизм режиссуры и занятия чем-то в искусстве основан не на том, что ты что-то читаешь или что-то видишь, — это другое, отдельное. Мне иногда, может, что-то захочется, но я подумаю: «Да оно не стоит того». Я обожаю некоторые фильмы и книги. Сейчас перечитываю в который раз «Войну и мир» и получаю огромное удовольствие. Эта книга всегда актуальна и прекрасна. Хотя со временем я осмеливаюсь находить в ней недостатки, но при этом нахожу такие совершенства, что не знаю, какой эпитет выбрать. Вообще я люблю Толстого.

Приведу вам пример одного из путей того, как возникает желание что-то сделать и снять. Когда-то очень давно я снимала фильм «Астенический синдром», там был эпизод, где убивают собак. А до этого у меня были съемки картины «Короткие встречи», и нам нужна была собака для съемки, мы искали, но не могли найти. А потом мне предложили: «Сходи на живодерню, найдешь много собачек». Я понятия не имела, что это такое, и сдуру пошла туда. Это произвело на меня такое фантасмагорическое впечатление, что я после этого вообще не хотела ничего снимать и ничего делать, даже есть. Несколько дней была в отключке, потом пришла в себя, продолжила снимать кино. Но во мне осталась эта заноза живодерни, и в фильме «Астенический синдром», когда уже случилась перестройка и многое было мне позволено, я проникла на живодерню, хотя это было очень трудно, и сняла этот эпизод.

Многие думают словами Евгения Евтушенко, что поэт в России больше, чем поэт, а я не думаю, что он больше. Это просто что-то другое. Всегда требовали от поэтов, режиссеров пророчеств, а это неправильно. Есть злые поэты, аморальные — и все равно они бывают безумно талантливыми. Есть такой писатель Эдуард Лимонов. Он — безумно талантливое существо, но при этом злое и аморальное. Но я прощаю ему очень много вещей, потому что он талантлив. Это такой отдельный случай. Среди окружающих талантливых людей ценю, а бездарности мне безразличны.

— Но такое и среди актерской братии практикуется. Хорошие актеры часто в жизни являются не очень хорошими людьми.

— Актерство — это вообще что-то другое, это такая мимикрия, более простенькое, чем Лимонов. Я говорю про злых гениев, а вы про слабых, дураковатых. Многие режиссеры считают актеров глупцами, но они вовсе не все дураки. Некоторые — да, но при этом очень даровитые дураки.

— Из-за политических взглядов вы не потеряли друзей, знакомых из России?

— Я таких людей, которые совково настроены, жалею. Они мне кажутся дураками. Но я не спорю на эти темы с людьми, которые убеждены в противоположном. Думаю, это бессмысленное занятие. Они сами поймут.

— Вы же видите, сколько известных актеров, с которыми вы в разные годы работали, находятся в большинстве тех, кто так думает.

— Ну, я же говорю, что актеров многие считают дураками. Актеры во все времена были при дворах, королях, но это не мешало им быть одаренными. Но они такие Иванушки-дурачки. Конечно, не все. Есть ужасно умные. Но из очень умных я не знаю таких, кто сейчас против Украины.

— Тот же Владимир Бортко… Вы слышали его недавнее высказывание о том, что Сталин — это символ России?

— Ну, неправильные мысли говорит, ну и что? Я же не могу влезть в его голову. Может быть, он на что-то рассчитывает. Я знаю только одного человека, которого очень люблю, ценю и понимаю ход его мыслей. Это Олег Табаков, он так безумно любит свой театр и так хочет его поддержать, что считает, что если будет поддерживать Путина, то его театру будет оказана поддержка. А театру сейчас очень тяжело, и ему это нужно от власти. Он мне об этом не говорил, но я его много снимала и понимаю его душу. Не знаю, оправдываю ли его, но я понимаю ход его чувств. Он как бы не для себя это делает, хотя и для себя, получается, для своего театра, который он обожает и хочет, чтобы он жил и поддерживался финансово. Они же все зависимы. А Табаков обожает своих актеров, свой коллектив. Он так устроен и это мне понятно.

— А Никиту Михалкова вы тоже понимаете?

— Ну, нет! Это для меня загадочное существо, но ведь очень много загадочных существ на свете. Например, скорпион или лев. Он — талантливый человек, много хороших, даже замечательных фильмов снял, но при этом в нем, как в Лимонове, есть другая сторона. Я ее постичь не могу. Для меня это — шизофрения. Я не понимаю, как психиатры это постигают, и постигают ли вообще, или делают выводы из практики. Михалков для меня непостижим. Иногда просто идиотски непостижим.

— С Табаковым вы общались, хоть по телефону, после его заявлений об Украине?

— Мы вообще особо никогда не общались по телефону, только работали. В последний мой день рождения он прислал мне такую бумажную поздравительную телеграмму, каких я вообще не получала. Да, они еще есть, просто непопулярны. Она была такая потрясающая, с похвалами, что я очень талантливая, что он так рад, что мы работали вместе, как это прекрасно было, жалко, что это не продолжается. Значит, он чувствовал что-то такое… Не вину передо мной, но хотел объясниться, что он не совсем такой, каким кажется. Это я поняла из его телеграммы.

— А что думаете о таких людях, как Лия Ахеджакова, Андрей Макаревич, которые идут против толпы и за свою позицию очень сильно осложняют себе жизнь на родине?

— Это — борцы и герои. Они — политики, это было в их сущности. Честь и хвала их героизму. И те, и другие — талантливые люди в искусстве, но они разные. У Макаревича искусство всегда было политизированным, касалось всеобщих тем, в таком положительном плане. Лия Ахеджакова — чеченка (мать актрисы была русской, а национальность родного отца не установлена, воспитывал Ахеджакову отчим. — прим. ред.). Люди, которые в подчиненном положении живут, среди других масс, учатся шире смотреть на вещи и понимать относительность всего на свете.

Вот говорят, что народы Советского Союза жили очень дружно. Да, действительно, как бы жили дружно. Молдоване, чукчи, татары, всегда принужденно делали равнодушный вид, когда слышали анекдоты о себе, значит, в глубине души они все время чувствовали то, что чувствуют сейчас. А сегодня оно раскрылось, вспыхнуло, и по-разному, иногда очень искривленно, но иногда очень прямо проявляется.

— С возрастом ощущение счастья у вас изменилось?

— Все в этой жизни исчерпывается! Или наступают перерывы. Для меня абсолютным счастьем было снимать кино. Сейчас — это семейные отношения, потребление чужого искусства, читаю, слушаю. Ну и мало ли, есть еще какие-то умилительные моменты в жизни, например животные. Я люблю животных, и все, с ними связанное, меня интересует. Это не принято называть счастьем, но можно и так назвать. Собака у меня умерла, которая была, а кошки меняются все время. Одна из кошек была очень нетерпимой ко всем остальным животным, поэтому мы не могли завести собаку. А сейчас боимся заводить, потому что сами стали болеть и думаем, как же с ней рано утром выходить гулять… Всякие неприятные мысли приходят о том, что будет с этой собакой, если мы умрем раньше нее.

— Но у вас есть люди, которые вам помогают по дому, хоть пол помыть, окна?

— Их немного, но есть такие, которые хотят помочь. Да мы же не настолько больные! Есть люди, с которыми мы работали. Директор у нас была Марина Жидецкая, которая вообще не имеет никаких причин стараться мне помочь. Она всячески одаренный человек административно, водит машину, и это бывает иногда важно.

Но окна и пол помыть — это трудно, я не зову людей, с которыми дружу. Это я за деньги зову, а что, мне кто-то будет мыть, потому что хорошо ко мне относится? Да перестаньте! Я же не инвалид. Я просто больна. Пол помыть или кино снимать — это разный уровень сложности. Все-таки я еще могу помыть пол, если очень захочу, и даже окна, если уж очень захочу, а кино — это очень трудное занятие, очень много сил нужно. Просто кино доставляло мне удовольствие. И я это преодолевала. Я всю жизнь была очень здорова и имела силы, а сейчас эти силы естественным образом поубивались, мне не хватает их на то, чтобы снять кино, но пол помыть я все-таки могла бы, но иногда ленюсь просто. Но хочется, чтобы пол был чистый, поэтому бывает, в кухне где-то помою, а в комнате подмету. Вы считаете, что я не должна этого делать? Не вижу в этом ничего такого. Я что, дворянских кровей, что ли? Ну, хорошо, я позову вас мыть пол.

— Договорились, я с удовольствием.

— Неужели вы думаете, что я на полном серьезе? Да я же шучу, Господи (смеется).